Проза, поэзия
Здесь мы будем представлять произведения прозы и поэзии по возможности созданные нашими Подольчанами, надеемся они Вам понравятся.
Первым мы представляем не изсвестную пьесу известного автора 7-ми романов, Крыласова Александра Аркадьевича.
Ссылка на Лит Рес.https://www.litres.ru/aleksandr-krylasov/#avtor-vremya
Об авторе: Александр Крыласов родился в г. Климовске посвятил свою жизнь борьбе с алкоголизмом, наркоманией и табакокурением, 8 лет его показывали по телевизору с утра и до вечера. Он разработал и внедрил уникальный метод лечения зависимостей, но однажды осознал, что только литература может сократить дорогу от болезни к здоровью. Только литература входит в сердца и зовет изменить жизнь. Никакая реклама, никакие назидания не могут и сотой доли того, что позволяет сделать с человеком один единственный рассказ, написанный ярко и талантливо. Насколько он хорош и берет за душу, решать только вам. Но, чтобы это понять, нужно его прочитать. И, если у него есть послевкусие, если его хочется перечитать, значит, он написан не зря. Значит, он вас зацепил и оказал благотворный эффект.
Из не опубликованного, предоставлено автором.
ПЛАНКТОН И ВРИО.
Пьеса в десяти актах.
Действующие лица.
Опарин (Опарыш) временно исполняющий обязанности начальника — неказистый, поизносившийся, приблатнённый и какой-то «мутный» мужичонка 40 лет.
Мякишев (Мякиш) руководитель coll-центра мебельного холдинга — мягкий, интеллигентный, слабохарактерный и деликатный молодой человек 27 лет.
Стручков (Стручок) — симпатичный, лощёный, самовлюблённый и «гниловатый» парень 25 лет. Часто причёсывается, глядя во все отражающие поверхности.
Чушкин (Чушок) — неимоверно толстый, прожорливый и горлопанистый бутуз 30 лет, всё время что-то жуёт и чавкает.
Буханкин (Бухарик) — два субъекта 27 лет, имеют пропитой вид.
Фыриков (Фуфырик) — любимое их занятие — поддавать.
Борисова (Барсик) — яркая, независимая, сексуальная шатенка 25 лет, что называется «женщина-вамп».
Семёнова (Сёма) — скромная, тихая, пугливая девушка 22 лет, этакая «серая мышка».
Коновалов (Петрович) — вечно не выспавшийся и уставший от жизни дядька 57 лет, пашущий на трёх работах.
Махмуд Рудольфович — хозяин мебельного холдинга. Его никто никогда не видел, настолько высоко он поднялся по социальной лестнице.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
АКТ ПЕРВЫЙ.
Помещение coll-центра роскошно обставлено: на стене висит большой телевизор, стоят несколько кожаных диванов и кресел. А также: дубовый стол, шкаф, три журнальных столика, стулья, два холодильника, музыкальный центр. На журнальных столиках лежат ноутбуки и радиотелефоны.
На стенах жизнеутверждающие плакаты:
План на рабочий день: Ищу добрую, скромную
- Поздороваться с коллегами. ласковую девушку,
- Посидеть в Интернете. любящую классическую
- Попрощаться с коллегами. музыку и поэзию
Серебряного века, для
Познакомлюсь с умной девушкой серьёзных отношений
для занятий глупостями. по четвергам.
Пришла — раздевайся. Пришёл — наливай.
Берегите воду! Пейте водку, шнапс и пиво!
Работа — не волк. Работа — капкан.
Кто не пьёт — тот работает.
На диванах сидят работники coll-центра. Чушкин жуёт гигантский бутерброд, Стручков, Борисова и Семёнова курят. Входит их начальник Мякишев со шваброй наперевес.
Мякишев. Ребята, давайте немного приберёмся здесь. Смотрите, совсем в грязи заросли. Чушок, хватай швабру и за дело.
Чушкин. (громко чавкая и поглаживая себя по огромному животу) Отказать. Не царское это дело — полы гомосятить.
Мякишев. Стручок, ты готов сразиться с грязью? Или, как всегда, зашлангуешь?
Стручков. (выдыхает дым прямо в лицо Мякишеву и говорит официальным тоном) Все претензии ко мне прошу изложить на листе бумаги формата А 4. Как изложите, перечтите, исправьте орфографические ошибки, сделайте из него самолётик и летите вместе с ним на х-х-хрен! Желаю счастливого полёта.
Мякишев. (разгоняет дым рукой и кашляет) А что скажут барышни?
Семёнова тянется к швабре, Борисова бьёт её по рукам.
Борисова. Мы ростом не вышли.
Мякишев. И что?
Борисова. Большие девушки созданы для работы, маленькие — для любви.
Мякишев. А где Петрович?
Семёнова. Его на дежурстве задержали.
Мякишев. А Бухарик с Фуфыриком?
Семёнова. Как всегда, опаздывают.
Заваливают Буханкин и Фыриков.
Мякишев. Не можете вовремя просыпаться, купите себе будильник.
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Мякишев. Я серьёзно.
Буханкин. (гогочет) На кой?
Мякишев. Чтобы во время права на отдых, вы не просыпали право на труд.
Буханкин. (гогочет, отключая по очереди все радиотелефоны.) Что я сюда работать, что ли прихожу? Скажешь тоже.
Буханкин и Фыриков, без зазрения совести, разливают по стопкам водку и похмеляются. Стручков, Борисова и Семёнова опять закуривают. Чушков достаёт из холодильника огромный сандвич и начинает с чавканьем его пожирать.
Мякишев. (смущённо кашляет) Ну, наконец-то, почти все в сборе, и мы можем обсудить нездоровую обстановку, сложившуюся в нашем коллективе.
Стручков. (выдыхая дым в лицо Мякишеву) Бла, бла, бла.
Мякишев. (кашляет, разгоняя рукой облако дыма) Знаю, что нечем, но, всё-таки, постарайтесь меня понять. Нравится вам это или не нравится, но я — ваш руководитель.
Буханкин. (гогочет) Ты не руководитель, ты — руководятел.
Мякишев. Бухарик, ты и остроумие — вещи несовместные. Будешь пол драить? Да или нет?
Буханкин. (гогочет) Пошёл ты...
Мякишев. (смущённо покашливает) Так, понятно, Бухарик тоже на принцип пошёл. Ваше слово, товарищ Фуфырик?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Мякишев. Вы, что, ребятишки, хотите со мной поссориться?
Стручков. (причёсывается, глядя в настенное зеркало) Ссориться можно только с тем, с кем хочешь помириться. А таких, как ты, Мякиш, нужно сразу посылать. Знаешь, на чём мы тебя вертели с твоей уборкой?
Мякишев. Догадываюсь.
Стручков. Молодец, дога-а-адливый.
Мякишев. (обиженно) Вот уйду от вас, сто раз потом пожалеете. Другой-то начальник бы-ы-ыстро вас приструнит.
Буханкин. (гогочет) Не думаю. Мы любого обратаем. Подумаешь, пол грязный, зато совесть чиста.
Стручков. (наставительно поднимает указательный палец) Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят. Поэтому мудрая уборщица выкинула швабру и купила ружьё.
Буханкин и Фыриков опорожняют по четвертинке водки и принимаются за пиво.
Мякишев. Бухарик и Фуфырик, вы совсем забухались. Это уже не жизнерадостное пьянство, а оголтелый алкоголизм.
Буханкин. (гогочет) Мы просто живём и радуемся жизни. А некоторые недалёкие люди, называют это алкоголизмом.
Входит Коновалов.
Буханкин. Петрович, бухнёшь?
Коновалов. Нет.
Буханкин. Почему?
Коновалов. Я позволяю себе два раза в месяц, не чаще. С этим делом частить ни к чему.
Буханкин. (гогочет) Под этот тост невозможно не дерябнуть. Утро. Понедельник. Начальник спрашивает у подчинённого: « Чего это у тебя глаза красные? Пил что ли вчера»? Тот отвечает: «Нет по работе скучал, плакал». Так выпьем же за трудолюбие и добросовестность.
Буханкин и Фыриков чокаются бутылками пива и присасываются к ним.
Коновалов. Пацаны, когда я смотрю на вас, мне кажется, что ваша мама не хотела, а папа не старался. Разве можно ершить с утра?
Буханкин. (гогочет) Не только можно, но и нужно.
Коновалов. (презрительно) Что ты говоришь? Зачем?
Буханкин. Затем, что у нас непреодолимая тяга к алкоголю.
Коновалов. Тяга к алкоголю, как укус комара, если не расчёсывать — проходит мгновенно.
Буханкин. (гогочет) Не кури, не бухай, занимайся спортом! Помни, черви любят здоровую пищу!
Он нетрезво тянется к бутылке пива, та падает на стол, заливая ноутбуки и радиотелефоны.
Буханкин. Вот гадство.
Коновалов. (наставительно) Хлеб — всему голова, «ёрш» — всему задница.
По Буханкину видно, что ему жаль, исключительно, пролитого пива, на общественные гаджеты ему глубоко плевать. Мякишев бросается спасать дорогостоящее оборудование. Он забирает залитые пивом ноутбуки и радиотелефоны, и уходит, чтобы промыть их и просушить.
Семёнова. Зря вы с ним так, Мякиш чистый, мягкий и пушистый. Жалко его.
Стручков. (причёсывается, глядя в отражение стеклянного журнального столика) Сёма, запомни, чем ты чище, мягче и пушистей, тем приятней вытереть о тебя ноги.
Фыриков заваливается на диван, через секунду раздаётся его молодецкий храп. Буханкин сгоняет Семёнову и укладывается на соседний диван.
Буханкин. Вздремнуть треба. Эх, хорошо ничего не делать, а потом взять ещё и отдохнуть.
Семёнова. (возмущённо) А кто звонки принимать будет?!
Буханкин. (гогочет) Ты.
Семёнова. Почему я?!
Буханкин. (гогочет, указывая ей на плакат «Кто не пьёт, тот работает») Читать умеешь?
Борисова. Мальчишки, сколько можно бухать?!
Буханкин. (гогочет) У нас повод есть.
Борисова. (запальчиво) Нет у вас никакого повода!
Буханкин. (гогочет) Лучше «ёрш» без повода, чем повод без «ерша».
Семёнова. Вам обоим уже нужно лечиться от алкоголизма.
Буханкин. (гогочет) Лечиться от алкоголизма в такое сложное для страны время — подло и не патриотично.
Коновалов. (убеждённо) Кодировать их надо, забулдыг, а не журить, как первоклассников.
Буханкин внезапно опускает ноги на пол, садится на край дивана, обхватывает голову руками, раскачивается и причитает.
Буханкин. Пустота кругом. Вакуум. Чёрная дыра. Деградирую я тут с вами, превращаюсь в голимый автоответчик. Приходится тупо бухать, чтобы заполнить эту пустоту.
Возвращается Мякишев.
Мякишев. Пустоту внутри?
Буханкин. Снаружи.
Коновалов. Что ты там буровишь, пропитушка?
Буханкин. (продолжая раскачиваться из стороны в сторону) Деградирую я тут с вами.
Коновалов. (презрительно) Что ты, нейрохирург экстра класса, что ли, чтобы деградировать?
Буханкин. (гогочет) Я круче нейрохирурга, я — флейтист человеческих душ.
Мякишев. Вечно пьяный флейтист.
Буханкин. (гогочет и затягивает песню Тимура Шаова) «А то, что пьют помногу мужики, так это, чтоб душа не хрюкала, а пела...»
Мякишев. Объясни нам, почему вы с Фуфыриком всё время керосините?
Буханкин. (с надрывом) Мы керосиним, потому что не востребованы.
Коновалов. Не востребованы? Не преувеличивай, Бухарик, вы даром никому не нужны.
Буханкин. (гогочет) Ну, поддаём мы. Ну, и что?
Коновалов. Есть люди, которые пьют, квасят, керосинят, киряют, поддают, побухивают, принимают на грудь, закладывают за воротник. А вот вы колдырите.
Буханкин. (перестаёт гоготать) Почему это мы колдырим?
Мякишев. Да потому что вы — колдыри. Полтора года уже не просыхаете, день с ночью путаете. Хоть на месяц тормознитесь, обсохните, в себя немного придите.
Фыриков. (всхрапывает, просыпается и фыркает) Не дождётесь.
Мякишев. У тебя, что, Фуфырик, заело? Ты ещё какие-нибудь слова знаешь? Выдай умное слово, порази нас силой интеллекта.
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Коновалов. (обречёно) Это диагноз. Алкогольная энцефалопатия. А ещё два года назад нормальным парнишкой был. Говорить умел, общаться, спорить.
Буханкин. Пойдём, Фуфырик, за пивом. Всё равно нас здесь не любят и не ценят.
Буханкин и Фыриков уруливают. Раздаётся трель многочисленных телефонных звонков. На них отвечают Коновалов, Борисова и Семёнова. Стручков и Чушкин откровенно игнорируют рабочий процесс.
Мякишев. Чушок, иди, на звонки отвечать.
Чушкин. (сквозь чавканье) Я ещё не доел свой последний бутер.
Мякишев. Стручок, слышишь меня?
Стручков. (выдыхает дым в лицо Мякишеву) Не-а, не слышу.
Мякишев. (разгоняет дым рукой) Иди работать.
Стручков. Я ещё не докурил свою последнюю сигарету.
Входят, покачиваясь, Буханкин и Фыриков.
Мякишев. Бухарик, к барьеру. Клиенты жаждут твоих откровений.
Буханкин. (укладывается на диван) Пошёл ты...
Мякишев. Фуфырик, только не говори мне...
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Мякишев. (чуть не плача) Вы будете сегодня на звонки отвечать, обалдуи?! Чёрт вас раздери!
В смятении убегает.
Стручков. (причёсывается, глядя в стекло шкафа) За такие гроши ещё и на звонки отвечать?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Буханкин. Да, надо другую работу искать. Чтобы бабла потолще платили.
Чушкин. Не говори. Это не зарплата, а жалкое, унизительное пособие. На унитаз работаю, ни на что другое просто не хватает.
Стручков. (саркастически) Жрать меньше надо.
Чушкин. (не менее саркастически) Нет. Платить больше надо.
Коновалов. (отвлекается от приёма звонков) Я, конечно, киваю и поддакиваю, но временами меня от вас оторопь берёт. Умоляю, взгляните на себя без розовых очков. Вы никто и звать вас никак, у вас нет ни образования, ни полезных навыков, ничего. Вы умеете только разводить клиентов на бабло и впаривать им бракованную рухлядь под гордым именем МЕБЕЛЬ.
Буханкин. (гогочет) На себя посмотри.
Коновалов. У меня хоть образование есть. А вы напоминаете мне глупых зверушек из зоопарка, которым надоел сторож с метлой, трёхразовое питание и конура с подогревом. Их так и тянет в лес, джунгли или саванну. Зверьки, выросшие в неволе, не понимают, что будут сожраны в течение получаса. Так и вы, не представляя ни малейшего интереса на рынке труда, грозитесь поисками новой высокооплачиваемой работы.
Стручков. Лучше расскажи, почему сам пашешь на трёх работах? И здесь, и хирургом в поликлинике, и на «Скорой»?
Коновалов. Деньги нужны.
Стручков. Мог бы и в частной клинике горбатить. Проктологом там или гинекологом.
Коновалов. Для проктолога я слишком весёлый, а для гинеколога — слишком влюбчивый.
Борисова. (отвлекается от приёма звонков) Стручок, а сколько бы ты хотел иметь в месяц?
Стручков. Я стою не меньше трёх тысяч долларов.
Чушкин. А я не меньше четырёх.
Буханкин. (гогочет) А я все пять.
Коновалов. (качает головой) Ваша самооценка не просто завышена, она преодолела озоновый слой, она зашкаливает. А оснований для этого, лично я, не вижу. Счастье, что у нас такой мягкий и добрый начальник, если бы не он...
Стручков. (перебивает) Из таких, как Мякиш, нужно верёвки вить. Мы ещё прилично себя ведём, другие бы, вообще, сели ему на шею и поехали.
Коновалов. На мой взгляд, добрый человек гораздо опаснее злого. Злой сразу очерчивает границы дозволенного: пришёл с похмелья — уволен, опоздал на пять минут — уволен. А добрый один раз простит, второй, третий. И у разгильдяев появляется обманчивое ощущение безнаказанности. Теперь они не просто сидят на шее у доброго начальника, они ещё и поёрзать, норовят. Тому всё окончательно надоедает, и он увольняет пьянчужек и бездельников с треском.
Стручков. Мораль?
Коновалов. Сидишь на шее у начальства — сиди, но не ёрзай. Иначе накажут.
Стручков. (уверенно) Мякиш не нака-а-ажет.
Входит Мякишев.
Мякишев. Ухожу я от вас. (Пауза). Навсегда. (Пауза). Точнее, надолго. (Пауза). В отпуск.
Чушкин. (сквозь чавканье) Давай, шуруй уже.
Буханкин. (салютует полупустой бутылкой пива) Флаг тебе в руку. Пинок тебе для скорости. Короче, скатертью дорога. Фуфырик, махнём с ним на посошок?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Стручков. (издевательски шепелявит) Насяльника, подольсе не возврасяйся. Надоела. Заколебала.
Чушкин открывает холодильник и внимательно обследует его содержимое.
Стручков. Ну, что там на базе?
Чушкин. Мышь повесилась. Пойдём в магаз сходим, провизией запасёмся.
Буханкин. Вот, вот, заодно и настоящим бухлом затаримся. А то всё пиво, да пиво.
Борисова. Нас возьмите.
Они уходят. Остаются Мякишев и Коновалов.
Мякишев. Петрович, за что они меня так ненавидят?
Коновалов. (философски) Да не расстраивайся ты так. Когда не могут переплюнуть, стараются оплевать.
Мякишев. Петрович, ну, в чём я не прав? Почему меня никто не слушается?
Коновалов. Мой юный друг, собственной властью нужно упиваться. Наслаждаться самим процессом, самой возможностью подчинять и унижать других, а иначе в ней нет смысла. Возьмём, к примеру, хохлов. Мой дядя после службы в армии даже собственную теорию вывел, что хохлы — нация старших сержантов. Они службистые и костьми готовы лечь, лишь бы занять место самого захудалого начальника, чтобы подчинённых чморить.
Мякишев. Сомнительная теория, не политкорректная.
Коновалов. Возможно, но он хохлов на дух не переносил. А я всё время думал, чтобы бы случилось, если у него старшим сержантом был мордвин, чуваш или кацап?
Мякишев. Кацап? Кто такой кацап?
Коновалов. Русский.
Мякишев ожесточённо трёт лоб.
Мякишев. Знаешь, Петрович, о чём я жалею?
Коновалов. О чём?
Мякишев. Что ёжиком не родился.
Коновалов. (заинтересованно) Да? А что хорошего быть ёжиком?
Мякишев. Никто на шею не сядет.
Мякишев уходит.
Коновалов. (вслед Мякишеву) Как утверждал мой дядя, мир его праху — лучше иметь твёрдый шанкр, чем мягкий характер.
КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА
АКТ ВТОРОЙ.
Открытое кафе.
Мякишев сидит за столиком и уныло тянет кружку пива. Рядом на бордюре устраивается Опарин в растянутой майке, трениках с пузырями на коленях и в сланцах. На шее у него болтается ящик для пожертвований, какие обычно носят служители культа. На ящике остался след от отломанного креста. Опарин пьёт пиво из банки и пытается, попрошайничать.
Опарин. Чего грустим?
Мякишев. Мы с вами знакомы?
Опарин. Пока нет.
Мякишев. Не вижу смысла менять ситуацию.
Опарин. У вас семьдесят рублей не найдётся?
Мякишев. Сколько?!
Опарин. (твёрдо) Семьдесят.
Мякишев. А не слишком ли жирно сразу семьдесят рублей просить?
Опарин. По курсу ММВБ. Сколько стоит один евро, столько и прошу, ни копейкой больше. Так дадите?
Мякишев. Всем давать — сломается кровать.
Опарин уходит шакалить и попрошайничать в другое место. Вскоре возвращается ни с чем и вновь усаживается на бордюр.
Мякишев. Эй, командир!
Опарин. Вы меня?
Мякишев. Вас, вас. Что вам сказали добрые прохожие?
Опарин. Прогавкали, что с такой будкой стыдно христорадничать.
Мякишев. И правильно сделали. Но меня уже гложет совесть, что я обошёлся с вами не по-христиански. Вы спросили, почему я такой грустный? Ответ — проблемы на работе. А вы, почему в печали?
Опарин. Хрустов нет. На пиво, и то не хватает.
Мякишев. И всего-то?
Опарин. Пивасиком угостите, я сразу развеселюсь.
Мякишев. (делает приглашающий жест) Милости прошу.
Мякишев приглашает Опарина за стол и заказывает ему и себе по две кружки пива. Руководитель coll-центра, захмелев, начинает жаловаться на подчинённых первому же встречному.
Мякишев. (горячо) Одного не понимаю, отчего, нерадивые работники начинают борзеть? Наверное, им кажется, что высшее руководство их защитит, бросит все свои дела и ринется им на помощь. Наивные фантазёры. Для начальства главное, чтобы процесс не прерывался, а система работала. Получается, что оно держит нас за расходный материал. Пока ты здоров, послушен и усерден — хорошо, только заболел или, не дай Бог, заартачился — тебя тут же сливают и продолжают трудиться дальше. Но уже без тебя.
Опарин. (покровительственно) Трындишь ты много, братан. И всё не по делу.
Мякишев. На мой взгляд, проблема заключается в том, что люди, проработавшие несколько лет на одном месте, утрачивают чувство реальности. Им, почему-то, кажется, что никто и никогда не сможет их зачморить, загнобить или, вообще, выгнать взашей.
Опарин. (решительно) Так зачмори их, падл ушастых! Чего ты меньжуешься?!
Мякишев. У меня на них рычагов давления нет.
Опарин. (удивлённо) Рычагов? Каких рычагов?
Мякишев. Рычагов давления.
Опарин. А-а-а, прессануть их не можешь?
Мякишев. Не могу.
Опарин. (покровительственно) Закажи ещё по пиву, и я тебя научу, как вести себя с этими волками позорными.
Мякишев заказывает ещё пива.
Опарин. (высасывая сразу пол кружки) Ну, начнём. Кто у вас кум?
Мякишев. Кум?
Опарин. Главный кто?
Мякишев. Махмуд Рудольфович.
Опарин. Ты давно с ним встречался?
Мякишев. Я его в глаза не видел. Ты не представляешь, насколько у нас крупный холдинг.
Опарин. (задумчиво чешет затылок) А давай-ка я вместо тебя этот месяц поишачу. Будто я врио.
Мякишев. Кто?!
Опарин. Врио, временно исполняющий твои обязанности.
Мякишев. (опасливо) Ну-у-у, не знаю. Спалиться можно.
Опарин. А ты тут при чём? Ты в законный отпуск ушёл, и не при делах. А уж я всё разрулю, будь уверен.
Мякишев. (мнётся) Как-то стрёмно.
Опарин. (напористо) Не бзди, брателло, прорвёмся. И ещё. Дай мне косарь на прикид. Не в трениках же мне на работу кучумать.
Мякишев. (допивает пиво и становится отважным) И ты собрался в Москве на тысячу рублей полностью экипироваться? Обалдела твоя голова? На тебе три тысячи, и ни в чём себе не отказывай.
АКТ ТРЕТИЙ.
Помещение coll-центра. В креслах сидят Коновалов и Борисова.
Борисова. (красится) Объясни, Петрович, почему мне солидные и состоятельные мужчины не нравятся? Отчего только балбесов люблю?
Коновалов. (философски) Балбесы хороши по молодости. Они весёлые, обаятельные, беспечные, остроумные, и порой, кажется, что их ждёт большое, светлое и даже блестящее будущее. Но, чем больше им становится лет, тем сильнее проступает их внутренняя пустота, лень и никчемность.
Борисова. Так в чём же их сила?
Коновалов. Говорю тебе — в молодости. Молодость — вот тот гримёр, который придаёт оглоедам внешний лоск и обаяние, делая их глубже, чем они есть на самом деле.
Борисова. Что-то ты сегодня грустный.
Коновалов. (пожимает плечами) Иногда я думаю, что если ко мне приложить ухо, то можно услышать шум профуканной жизни.
Входит Стручков.
Стручков. Профуканной или профаканной?
Коновалов. Какая разница?
Борисова. Не прибедняйся, Петрович. Ты единственный из нас, кто приносит реальную пользу.
Коновалов. (встаёт и галантно целует ручку Борисовой) Эх, скинуть бы лет тридцать. Ну, или добавить градусов сорок. Тогда бы я вам всем показал, особенно барышням.
Стручков. (удивлённо) Ты, что, Петрович, Барсика клеишь?
Коновалов. В моём возрасте к женщинам нужно относиться, как к слонам. Смотреть приятно, а своих заводить уже не хочется.
Стручков. И верно, куда тебе, старый, молодых заводить. Из тебя уже песок сыплется.
Коновалов. (молодцевато) Это не песок. Это не сгоревший в молодости порох.
Стручков. (заинтересованно) А как ты ощущаешь свой возраст?
Коновалов. Пятки уже в раковине помыть не могу.
Входит похмельный Фыриков.
Коновалов. (доставая из саквояжа тонометр) Фуфырик, какой-то ты сегодня лиловый. Опять давление зашкаливает? Давай померю.
Стручков. Смотри, кони тут не двинь.
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Стручков. (ржёт) Алкоголизм бессмертен!
Коновалов. (гневно) Что смешного?! Тут не смеяться, тут голосить надо! Смотри, до чего себе человек довёл! А ведь нормальным парнишкой был: в музеи ходил, на свидания с девушками бегал! А теперь даже говорить разучился!
Стручков. (причёсывается, глядя в отражение телевизора) А не завязать ли тебе, хотя бы на время, наш беспутный друг?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Входит Буханкин и валится на диван.
Буханкин. (стонет) Ох, и хреново же мне, ох, и муторно. Штырит так, что белый свет не мил. Где же вы мои друзья-однополчане с волшебным зельем? Ведь, что такое дружба? Дружба — это когда ты ещё не успел рассказать о своих проблемах, а тебе уже нолито!
Стручков. Хорошо иметь предусмотрительных друганов, типа меня. Я вчера вам две бутылки пива заныкал. В холле, за шторами посмотрите.
Буханкин. Ура-а-а! Дай Бог тебе доброго здоровья и папу олигарха.
Буханкин и Фыриков выметаются. Входит Чушкин.
Стручков. Ну, и как там себя чувствуют наши больные?
Чушкин. Намного лучше, они уже пытаются, сдувать пену с твоего лекарства.
Входит Семёнова, следом тащатся Буханкин и Фыриков.
Семёнова. Салютики всем. У меня для вас плохие вести — премию задерживают. Опять у нашей бухгалтерии не сошлось что-то.
Стручков. Странно, у хорошего бухгалтера не сойтись может только юбка.
Борисова. (смеётся) Не говори. В бухгалтерии все такие жопастые, как на подбор. По весу их, что ли подбирают?
Буханкин. (гогочет) Это у них — профзаболевание.
Борисова. А у вас профзаболевание — алкоголизм.
Буханкин. (гогочет) Угадала.
Входит Опарин. В руке у него ящик, обёрнутый газетой.
Буханкин. (гогочет) Ты хто?
Опарин. Ваш новый начальник. Временно назначен вместо Мякишева. Фамилия — Опарин. Должность — Врио.
Борисова. Врио — от слова «врать»?
Опарин. Врио — временно исполняющий обязанности начальника отдела.
Буханкин. (гогочет) Опарин, говоришь? Опарышем будешь.
Опарин. Меня так и кличут.
Буханкин. Зашибись. Это дело треба обмыть. Проставиться надо, врио. Ты в курсе, что вливаться в коллектив нужно через горлышко?
Опарин. (ставит ящик на пол и разводит руками) Я, в натуре, на мели.
Буханкин. (гогочет) А на фига ты нам тогда нужен?
Борисова. Не слушайте его, он паясничает.
Опарин. Я не злопамятный. Шутка.
Семёнова. (радостно) А вот и премия!
С потолка сыплются конверты с премиальными деньгами. Все, кроме Опарина, бросаются их подбирать, ищут на них свои фамилии и заглядывают внутрь.
Стручков. Вот и деньга подвалила. Ладно, Опарыш, не парься, мы берём над тобой шефство. Сейчас отпразднуем твоё вступление в наши нестройные ряды. Да не дёргайся ты, мы угощаем.
Девушки хлопочут, накрывая на стол. Буханкин с Фыриковым торжественно вносят ящик водки и несколько бутылок шампанского. Все рассаживаются вокруг стола.
Буханкин. (гогочет) Выпьем за то, чтобы в нашем коллективе борьба с пьянством никогда не прекращалась!
Все смеются, чокаются, выпивают и закусывают.
Чушкин. (сквозь чавканье) Давайте выпьем за самый доступный по нынешним временам морепродукт — за соль!
Все смеются, чокаются, выпивают и закусывают.
Стручков. (встаёт) А теперь белый тост — дамы наливают кавалерам!
Борисова. (пытается фыркнуть) Не дождётесь.
Буханкин. Барсик, не занимайся плагиатом, это выражение всецело принадлежит моему другану Фуфырику. Лучше свой тост задвинь.
Борисова. Тост. Давайте выпьем за нас, за дам-с. За то, чтобы мы всегда были такими, что свой гордился, чужой хотел, а бывший локти кусал!
Семёнова. (поправляет) Чтобы все локти кусали!
Все смеются, чокаются, выпивают и закусывают.
Буханкин. Фуфырик, твой черёд.
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Буханкин. (гогочет) Другого тоста я и не ждал.
Все смеются, чокаются, выпивают и закусывают.
Стручков. А что это наш аксакал молчит? Скажи, Петрович, «умный вещь», не тушуйся.
Коновалов. (встаёт) Слушайте тост. Помните: никогда нельзя говорить, что плохо живёте. Потому что Бог услышит ваши слова и скажет: «Да вы ещё не знаете, что такое плохая жизнь». И даст вам судьбу, в десять раз худшую. И поэтому, что бы ни случилось, говорите: «Хорошо живём»! Потому что Бог скажет: «Да вы ещё не знаете, что такое хорошая жизнь»! И даст вам судьбу в десятки раз лучшую! Выпьем, чтобы всегда оставаться оптимистами и не гневить Господа нашего глупыми жалобами.
Все смеются, чокаются, выпивают и закусывают.
Опарин. Душевный тост.
Буханкин. Врио, твоя очередь.
Опарин. Я так красиво, как вы, тереть не могу, не обучен. Просто скажу — за здоровье.
Все чокаются, выпивают и закусывают.
Коновалов. (задумчиво) Парадокс: чем меньше пьют за здоровье, тем оно крепче.
Чушкин. (сквозь чавканье) Через неделю в нашем холдинге общий корпоратив будет. Надо будет сходить. Пожрём на халяву, вы бухла выжрете.
Буханкин. (грустно) Я не люблю корпораки.
Чушкин. (давится салатом) Упф... Странно. Ты и корпораки не любишь?
Буханкин. (гогочет) После них нужно себе новую работу искать.
Чушкин. (сквозь чавканье) Тогда да.
Семёнова. А кем вы раньше работали, врио? Если не секрет.
Опарин. Охранником в исправительно-трудовом лагере. Теперь на пенсию вышел, а сил-то ещё немерено. Вот и решил немного подкалымить.
Стручков. (презрительно) Попкой, значит, служил? Вертухаем? Псом режима?
Семёнова. Не надо новенького обижать.
Опарин. Я не обидчивый. Шутка.
Он начинает, разгуливать по помещению и разглядывать плакаты.
Опарин. В нашей колонии другие плакаты висели.
Коновалов. Какие?
Опарин. (уклончиво) Разные.
Буханкин. (гогочет) А я ещё один хочу повесить.
Опарин. Какого содержания?
Буханкин. (гогочет) Философского. Звучит так: «Работа не волк. Работа — кролик. В лес не убежит, но затрахать, затрахает».
Борисова. Включите музыку. Мальчишки, пойдёмте, потанцуем.
Буханкин. (включает музыкальный центр) В эфире лёгкий шлягер.
Борисова и Семёнова танцуют.
Стручков. Говорят, что тюремный надзиратель с двадцатилетним стажем может наиграть дубинкой по решётке практически любую мелодию.
Опарин. Твоё счастье, что ты не был на том концерте слушателем.
Стручков. Только дураки на нарах парятся, умные — на воле тусят.
Опарин. (угрожающе) Я тебе попомню эти слова.
Стручков. (примиряюще) Ты же не сидел, а охранял, чего сразу быковать-то? Посмотри лучше, какие у Барсика стройные ножки.
Опарин. (облизываясь) Хороши-и-и!
Стручков. О-о-о, женские ножки говорят о многом.
Опарин. Интересно, о чём?
Стручков. Если они у вас на плечах — скорее всего, вы девушке нравитесь.
Опарин. (грустно) А вот мне биксы не дают.
Стручков. (разводит руками) Секс — как кредит: кому-то дают, кому-то нет.
Чушкин. (возмущённо) У тебя, Стручок, все разговоры только про секс, слушать противно.
Стручков. (кивает) Слушать противно, а участвовать прия-я-ятно.
Борисова и Семёнова возвращаются с танцпола.
Борисова. Стручок, подарил бы ты мне колечко. А то что-то пальчики мёрзнут...
Стручков. Барсик, если бы я был поэтом, я посвятил бы тебе стихи. Если бы я был художником, я написал бы твой портрет. Но я всего лишь работник колл центра в мебельном холдинге, поэтому могу предложить тебе только диван в соседней комнате. Ты не против?
Борисова. (напевает) Мне глаза твои напротив, говорят, что я не против.
Они уходят.
Опарин. (хлопает по плечу Чушкина) А ты, жирдяй, чего теряешься?
Чушкин. (тяжело вздыхая и поглаживая свой необъятный живот) В нас пропал дух авантюризма. Мы перестали пролезать в окна к любимым женщинам.
Опарин. Тогда накати.
Он наливает Чушкину полную стопку водки. Тот отодвигает стопку в сторону и пододвигает тарелку с остатками салата.
Чушкин. Не, я не по этому делу. Мне бы похавать.
Возвращаются Стручков и Борисова.
Стручков. Пореже мечи, Чушок. И так уже весь салат в одну лузу схомячил.
Чушкин. (чавкая) А что делать, если я всегда голодный?
Опарин наливает стопку водки Стручкову.
Опарин. Давай, Стручок, шарахни.
Стручков. Подпоить меня хочешь?
Опарин. С чего ты взял?
Стручков. Как будто я не вижу, подливаешь мне, подливаешь. Сам шарахни.
Молодёжь включает телевизор и начинает обсуждать участников программы «Дом 2».
Коновалов. (возмущённо) Ну, и дебильная же молодёжь пошла! Что за чушь вы смотрите?! Как это, вообще, можно обсуждать?! Под ваши разговоры думающему человеку повеситься, хочется!
Стручков. Самое смешное, что молодёжь называют дебильной, представители того поколения, которое заряжало воду перед телевизором.
Борисова. Стручок, хватит острить, лучше помоги мне вещи перевезти.
Стручков. Куда?
Борисова. Как куда? К тебе?
Стручков. (ошарашено) Ко мне?
Борисова. (смеётся) Испугался?
Стручков. (облегчённо вздыхает) Испугаешься.
Борисова. Хватит лопать, пойдёмте, танцевать.
Борисова и Семёнова начинают танцевать.
Коновалов. Так, Бухарика вижу. А Фуфырик где?
Стручков. Догадайся.
Коновалов. (заглядывает под стол) Фуфырик, вылезай.
Фыриков. (фыркает из-под стола) Не дождётесь.
Опарин подходит к Борисовой.
Опарин. Давай, бикса, на пару спляшем?
Борисова. (презрительно) Вы хотите стать моим солнцем? Тогда отдалитесь от меня на сто пятьдесят миллионов километров.
Опарин. (хлопает Борисову по заднице) Бикса, хочешь шампанского?
Борисова. (нетрезво и недобро) Я сама — как шампанское: могу быть игривой, а могу и в голову дать!
Опарин. (опять хлопает Борисову по мягкому месту) Не корма — загляденье.
Борисова. (с размаху отвешивает ему пощёчину) Задолбал, урод!
Опарин. (угрожающе) Я тебе это попомню.
Борисова. (упирает руки в бока) Ты что, врио, угрожаешь?!
Опарин. (смешивается) Извини, ты меня не так поняла.
Борисова. Я тебя прекрасно поняла. Исчезни, пока я тебе бутылкой по лысине не съездила.
Все начинают собираться домой. Опарин подходит к Стручкову.
Опарин. (просительно) Останусь-ка я здесь на ночь, а то мне до дома больно долго пилить. Ты не против.
Стручков. Не вопрос. Можешь тут навеки поселиться.
Буханкин. (еле ворочая языком) А где мой дружбан Фуфырик?
Стручков. Как всегда, под столом.
Буханкин. (еле ворочая языком) Ну, и как он там?
Стручков. (заглядывает под стол) Кажется, он уже в портки надул. Вот так всегда — хотели, как лучше, а получилось под себя.
Чушкин. (прыскает в ладошку) Смешно получилось.
Коновалов. (гневно) Что смешного?! Что абсолютно нормальный парень овощем стал?! Что, как младенец, под себя ходит?! И мы тоже хороши! Взять бы его за шкирку, да отволочь к наркологу! Так нет, не наше, мол, дело! Сам как-нибудь разберётся, не маленький! И вот вам результат!
Стручков. (успокаивающе) Да ладно, Петрович, угомонись. Что ты разошёлся?
Буханкин. (икая) Действительно. Если возвращаться домой трезвым, то стоило ли, вообще, выходить?
АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ.
Опарин нежится на диване, входит Стручков, врио вскакивает и преграждает ему дорогу.
Опарин. Стручок, ты опоздал.
Стручков. И-и-и?
Опарин. Во-первых, ставлю тебе на вид. Во-вторых, фраер, с тебя штраф. Косарь.
Стручков. Пошёл ты...
Опарин. (трусливо) Ладно, пятихатка.
Стручков. (передразнивая Опарина, разводит руками) Я, в натуре, на мели.
Опарин. (неуверенно) А если найду?
Стручков. (вскипает) Ты сейчас инвалидность себе найдёшь, хмырюга! Забыл, кто тебя вчера поил и кормил?!
Опарин. Ещё помню.
Стручков в крайнем раздражении закуривает.
Опарин. (робко) Ты куришь?
Стручков. (грозно) Курю! И что?!
Опарин. Здесь курение запрещено.
Стучков. (убеждённо) За те деньги, что курильщики приносят в гос бюджет, они имеют право курить везде, кроме нефтебазы и бензоколонки.
Стручков отталкивает Опарина в сторону и уходит. Входят Борисова и Семёнова, они садятся в кресла и закуривают.
Опарин. (грозно) Да вы никак тут курите?
Борисова. (агрессивно) А что, нельзя?
Опарин. Нельзя.
Борисова. Кто сказал?
Опарин. Я сказал. С вас штраф.
Семёнова. Какой штраф?
Опарин. Косарь.
Семёнова. (округлив глаза) А что такое косарь?
Опарин. Тысяча.
Семёнова. (вытаращив глаза) Долларов?
Борисова. Рублей.
Опарин. Повторяю: С вас штраф в размере одной тысячи рублей. С каждой. За курение на рабочем месте.
Борисова. Ваша фамилия Мухин — пролетайте.
Опарин. Моя фамилия — Опарин.
Борисова. Ваши проблемы.
Опарин. (угрожающе) По косарю с носа, и замнём.
Борисова. (непримиримо) Что замнём?!
Опарин. Курение на рабочем месте.
Семёнова. (испуганно) Давай, отдадим ему деньги.
Борисова. С какой стати?
Семёнова. Не хочется лишний раз связываться.
Борисова. И не подумаю.
Борисова уходит.
Опарин. Ну, чувиха, будешь платить? Или мне Рудольфычу звонить?
Семёнова. Буду.
Опарин. Платишь за двоих. Ты же не желаешь зла своей подруге?
Семёнова. Не желаю.
Опарин. Тогда обилечивай. По два косаря с носа. В итоге — четыре.
Семёнова. Почему четыре?
Опарин. Один косарь — за курение, один — за опоздание.
Семёнова покорно кидает деньги в ящик и уходит. Входят Буханкин и Фыриков.
Опарин. Алкозавры, вы опоздали. С вас штраф. По косарю с рыла.
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Он валится на диван и начинает храпеть.
Буханкин. (покачиваясь) Опарыш, не гони.
Опарин. (удивлённо) Ты что, пьяный что ли?
Буханкин. (с трудом ворочая языком) Ничего подобного.
Опарин. А почему качаешься?
Буханкин. (гогочет) Я не качаюсь. Я маневрирую.
Опарин. И перегаром от тебя за версту разит.
Буханкин. (гогочет) Это не перегар. Это дух авантюризма.
Опарин. С тебя штраф. Три косаря за пьянство, один за опоздание. Итого — четыре.
Буханкин. (гогочет) Серьёзно?
Опарин. Хочешь с Рудольфычем побалакать, пьяное твоё грызло? Без проблем, я только что с ним тёр о вашем беспробудном пьянстве.
Опарин делает вид, что собирается звонить хозяину холдинга.
Буханкин. (просительно) Погодь, старшой, не гони лошадей.
Опарин. Гони восемь косарей. За себя и за Фуфырика.
Буханкин. (лезет в карман) Подавись.
Буханкин кидает деньги в ящик и выметается. Из комнаты для свиданий выходят Стручков и Борисова.
Опарин. С вас по пять косарей.
Стручков и Борисова. (одновременно) За что?!
Опарин. За свальный грех на рабочем месте.
Стручков и Борисова безропотно кидают деньги в ящик. Опарин незаметно отодвигает боковую стенку и кладёт деньги в карман.
Опарин. Стручок, ты свободен. А вас, гражданочка, я попрошу остаться.
Стручков уходит. Опарин тянет Борисову в комнату для свиданий. Через минуту они возвращаются.
Опарин. Барсик, с тебя штраф.
Борисова. За что?!
Опарин. За свальный грех на рабочем месте. Я же свои пять косарей вношу.
Опарин кидает в ящик пять тысяч, Борисова делает то же самое. Врио опять незаметно перекладывает деньги в карман.
АКТ ПЯТЫЙ.
На креслах сидят Коновалов и Борисова.
Борисова. (потеряно) Петрович, это был какой-то гипноз. Мало того, что я ему дала, потом отвалила десять тысяч, да ещё и спасибо сказала. За тридцать секунд секса. Прямо первый раз со мной такое.
Коновалов. Женщины тоже на вокзалах цыганкам все свои деньги отдают, а потом на гипноз ссылаются. Хотя на самом деле — лишь талантливо исполняют роль их жертв. Опарыш в тюрьме времени зря не терял, поднабрался у своих подопечных всяких приёмчиков.
Борисова. (достаёт из кармана смартфон) Приёмчиков, говоришь, поднабрался? Ла-а-адно. Будем бить врага его же оружием.
Входят Стручков, Чушкин и Семёнова. Из комнаты для свиданий показывается Опарин.
Опарин. (манит Борисову пальцем) Бикса, зайди-ка ко мне на минуточку.
Борисова. Опять на минуточку? Не тут-то было.
Опарин. Что?!
Борисова. Секс — не повод для знакомства. Тем более, такой секс.
Опарин. (грозно) Ничего себе ты пироги закидываешь!? Ты на кого тянешь, марамойка?!
Борисова. А ты на кого бублик крошишь, ложкомойник позорный?!
Стручков. (задумчиво) Парадокс: покажешь зубы — выбьют, не покажешь — съедят.
Борисова. (поворачивается в его сторону) Предупреждаю, ещё в мой адрес чё-нито наботаешь — по каске откатаю!
Коновалов. Во, Барсик разошлась, не остановишь.
Семёнова. И где она только таких слов набралась?
Коновалов. В Интернете. Там чёрт ногу сломит, чего только нет.
Опарин. (грозно) Не понял?!
Борисова. Чего ты не понял, хорёк скрипучий?!
Опарин. (сдаёт в голосе) Ты, что, в натуре, себе позволяешь?
Борисова. Хлеборезку закрыл, вертухай кастрюлеголовый!
Опарин. (трусовато) Ты с кем базаришь, шалашовка?!
Борисова. Ну, ты, конь педальный! Не по сезону клевер топчешь!
Опарин. Ты мне угрожаешь?
Борисова. (достаёт из ящика стола столовый нож) Угрожаю?! Да я тебя расчленю, в натуре, хоббит кривоногий!
Опарин поспешно скрывается в комнате для свиданий. Потом осторожно выглядывает оттуда.
Опарин. (восхищённо) Чувиха, а ты мне нравишься.
Борисова. (кидает нож обратно в ящик стола) Гладко стелешь, фраерок.
Опарин манит пальцем Чушкина, они скрываются в комнате для свиданий.
Стручков. Ты гляди, а Опарыш-то на мальчиков переключился.
Коновалов. Стручок, готовься, ты следующий.
Стручков. Живым не дамся.
Через тридцать секунд выходит Чушкин.
Борисова. Сеансы любви становятся всё короче.
Чушкин. Барсик, Опарыш просят к ним зайти.
Борисова. Не, то ли я дура, то ли лыжи не едут! Чушок, я те чё, бикса шалопутная?! Ты чё, спиногрыз малолетний, совсем дритатульки попутал, нахватался понтов у шпаны подзаборной и всё — пальцы веером, сопли пузырём? Зубы в наколках что ли?
Чушкин. (опасливо) Да понял я, понял. Чего передать-то?
Борисова. Передай: не бойся ножа, а бойся вилки! Один удар — четыре дырки!
Семёнова. (восхищённо) Круто ты его отбрила.
Борисова. (кидает смартфон Семёновой) Учись по фене ботать, Сёма. В жизни пригодится.
Все уходят, остаётся одна Семёнова. Она ковыряется в смартфоне, ища нужный сайт.
Семёнова. (подглядывая в смартфон, тонким, жалобным голосом) Ты чё, баклан, рамсы попутал?! Под замес угодить, норовишь?!
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
АКТ ШЕСТОЙ.
На стенах висят плакаты:
Опоздание — штраф 1000 рублей.
Курение — штраф 1000 рублей.
Пьянство — штраф 3000 рублей.
Соитие — штраф 5000 рублей.
Еда в неположенное время — штраф 2000 рублей.
Разговор по личному телефону — штраф 2000 рублей.
Отсутствие на рабочем месте — штраф 2000 рублей.
Сон на рабочем месте — штраф 2000 рублей.
Проявление неуважения — штраф 7000 рублей.
Меньше знаешь — лучше спишь.
Больше знаешь — лучше ешь.
Кто пьёт и курит — здесь не работает.
В помещении coll-центра стоят шкаф, стол и девять табуреток, к ним шурупами привёрнуты б/у стационарные телефоны самых дешёвых моделей. На стене висят часы с кукушкой, через каждые полчаса они кукуют.
Опарин и Семёнова в неглиже.
Опарин. Нужно будет сегодня куму бобы заслать.
Семёнова. Что?
Опарин. Штрафные деньги, говорю, надо Рудольфычу подогнать.
Семёнова. А-а-а.
Опарин. (тянет Семёнову в комнату для свиданий, теперь его личный кабинет) Через пятнадцать минут все заявятся, а пока я проведу с тобой треник.
Семёнова. Что?
Опарин. Треник.
Семёнова. Может, тренинг?
Опарин. (недовольно) Я так и сказал, глухая тетеря. Умеешь ты, Сёма, всё любовное настроение перебить.
Семёнова. Простите.
Опарин. (передразнивает) Прости-и-ите. Ночью будешь извиняться. А пока пошарь в интернете, поводи там жалом, какой сегодня курс евро, рубля и доллара, в каких пределах валютный колидор?
Семёнова. Нужно говорить — коридор.
Опарин. Я и говорю, колидор.
Семёнова. Вы, наверное, в школьные годы на «камчатке» сидели?
Опарин. Не, в Мордовии.
Семёнова. (изумлённо) В какой Мордовии?
Опарин. (фальшиво покашливая) В такой. Одевайся быстрей, сейчас вся кодла подвалит.
Семёнова уходит в его кабинет. Опарин надевает рубашку, брюки и кричит Семёновой.
Опарин. Камеру сегодня повесим. Будете теперь по очереди через каждые полчаса подходить к ней и говорить: «Я, такой-то, такой-то, статья такая-то, такая-то».
Семёнова. (кричит из кабинета Опарина) Какая статья?!
Опарин. Ладно, так и быть, обойдёмся без статьи.
Входит Семёнова.
Семёнова. Что за статья-то?
Опарин. Не твоего ума дело. Через каждые полчаса, по очереди подходите к камере и обзываетесь.
Семёнова. Кого обзываем?
Опарин. Дурында. Обзываете имя и фамилие.
Семёнова. Нужно говорить фамилию, а не фамилие, называете, а не обзываете.
Опарин. С тебя штраф, Сём. Двенадцать косарей.
Семёнова. За что?!
Опарин. Семь — за неуважение. Пять — за спаривание.
Семёнова. (плачет) Это всё, что у меня осталось.
Опарин. (кидает пять тысяч в ящик) Я же свои вношу. Закон един для всех.
Семёнова кидает деньги в ящик и, рыдая, убегает. Опарин, довольно ухмыляясь, отодвигает стенку ящика и перекладывает деньги в карман. Часы кукуют девять раз. Маршируя в ногу, входят пунктуальные работники coll-центра. Передние в изумлении тормозят, задние натыкаются на них и сминают строй.
Стручков. (возмущённо) А где телевизор?!
Опарин. Ты зачем на работу приходишь? Ящик что ли зырить?
Стручков. Не ну...
Чушкин. А холодильник где?! Там припасов на целую неделю!!!
Буханкин. А диваны где?! А кресла?!
Опарин. Вы здесь зачем?! На диванах кемаря давить? Хавать без остановки?
Чушкин. А что, и поесть нельзя?!
Опарин. В рабочее время нельзя! Рудольфыч распорядился: всё, что мешает рабочему процессу — вывезти на склад.
Стручков. А где ноутбуки и радиотелефоны? Что нам по этим древним телефункенам отвечать?
Опарин. И ответите, не переломитесь.
Борисова. Ну, дела-а-а. Смотрите, телефоны к табуреткам шурупами привёрнуты, и провод совсем короткий. Где же мы теперь сидеть будем?
Опарин. Где хотите, там и сидите. А кому не нравится, досвидос. За воротами целая очередь выстроилась из тех, кто на работу рвётся. Все теперь будете у меня на цырлах скакать! Две недели я за вас по ночам дежурил, хватит, ваша очередь. Жужжим круглосуточно.
Стручков. Как круглосуточно? Мы так не договаривались.
Опарин. Приказы бугра не обсуждаются. А кому не нравится — досвидос. Пошли жужжать, насекомые, а ты, Фуфырик, задержись.
Работники coll-центра, ворча под нос, бредут к табуреткам. Большинство встаёт на колени и отвечает на звонки. Коновалов и Борисова, согнувшись в три погибели, но продолжают стоять.
Опарин. Фуфырик, ты будешь на звонки отвечать?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Опарин. Всё, Фуфырик, ты уволен. Лопнуло моё терпение. На выход, с вещами.
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Опарин. Чмо! Обкурок гундосый! Прыщ дефективный! Ты здесь единственный, кто по телефону не трёт и штрафы мне не платит! Вали отсюдова, торчок поганый!
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Опарин. (достаёт из ящика стола столовый нож) Не вкурил, обдолбыш?! Я не фраер яйцеголовый, я тебе быстро перо в бочину воткну!
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Торопливо убегает.
Опарин. (удовлетворённо) А всё, укурок, гундел: «не дождё-ё-ётесь, не дождё-ё-ётесь» — дождались. А эти бакланы, так и не въехали, что он на спайсах и спидах сидит, а то с чего бы он так сторчался. Ладно, пойду, насчёт камеры разнюхаю.
Опарин уходит. Стручков на коленках подползает к Буханкину, не выпуская из рук телефонную трубку.
Стручков. Не нравится мне всё это. Опарыш, ублюдок, специально шнуры у телефонов короткими сделал, чтобы мы на колени встали. Нужно против него коалицию организовать.
Буханкин. Можешь на меня рассчитывать.
Стручков. Завтра же поднимем восстание. На что ты пойдёшь, чтобы сместить Опарыша?
Буханкин. (торжественно) На всё!
Стручков. Точно?
Буханкин. (щёлкает ногтем по верхним зубам) Зуб даю.
Стручков. С завтрашнего дня обсыхаем. Ни капли спиртного. Борцы за права человека должны быть трезвыми, как стекло.
Буханкин. (неуверенно) Ясный перец.
Стручков. И печень пусть немного отдохнёт.
Буханкин. (гогочет) По статистике люди со здоровой печенью находятся в группе риска по психическим заболеваниям.
Стручков на коленях ползёт к Чушкину.
Стручков. Чушок, ты слышал, мы переворот затеваем. Хотим, сместить Опарыша.
Чушкин. Давно пора.
Стручков. На что ты готов, чтобы свергнуть тирана?
Чушкин. (решительно) На всё!
Стручков. Тогда с завтрашнего дня объявляем голодовку.
Чушкин. (испуганно) Голодовку?
Стручков. (строго) Да, голодовку.
Чушкин. Голодовку нельзя. Голодовка — крайнее средство.
Стручков. Полумеры не пройдут! Будем бить по Опарышу из тяжёлой артиллерии.
Чушкин. Голодовка — это слишком.
Стручков. Ты что, жиртрест, за кусок колбасы товарищей продашь?
Чушкин. (неуверенно) Ни за что.
Стручков. То-то. Я там, на шкафу бутер тебе припрятал, если проголодаешься, ты знаешь, где его искать. Но он там, в глубине лежит, придётся постараться, чтобы его достать.
Чушков. Спасибочки.
Стручков знаками зовёт Фырикова и протягивает ему верёвку с петлёй на конце.
Стручков. Фуфырик, если захочешь похмелиться, там, на шкафу четвертинка. Только рукой ты её вряд ли достанешь, попробуй петлёй.
Фыриков сейчас же залезает на табуретку Буханкина и пытается дотянуться до несуществующей четвертинки.
Борисова. (испуганно) Фуфырик, ты только руки на себя не накладывай. Ладно?
Фыриков. (фыркает, крутя верёвку в руках) Не дождётесь.
Борисова. А вдруг он, и взаправду, с собой покончит?
Коновалов. Для него это был бы неплохой выход. Ещё Плиний сказал, что возможность умереть, когда захочешь — лучшее, что Бог дал человеку в его полной страданий жизни.
Борисова. А вдруг он...
Коновалов. (перебивает) Чтобы пойти на суицид нужен головной мозг, а он у Фуфырика уже год, как рассосался.
Буханкин. (раздражённо) Так, Фуфырик, ты давай, или вешайся, или табуретку освобождай.
Фыриков. (бросает верёвку и, убегая, фыркает) Не дождётесь.
Чушкин подбирает верёвку, залезает на свою табуретку и пытается достать несуществующий бутерброд.
Коновалов. Так, ещё один вешаться собрался. Чушок, тебя пока не увольняют, чего ты раньше времени отжимаешься? Слезай сейчас же! У тебя раньше попытки суицида были?
Чушкин тяжеловесно подпрыгивает на табуретке, в надежде разглядеть бутерброд на шкафу.
Чушкин. Суи... чего?
Коновалов. Убить себя никогда не хотелось?
Чушкин. (показывает кулак Стручкову) Себя нет. Только других!
Коновалов. Дурак ты, Стручок. Человеческие слабости и пороки нужно использовать в собственных интересах, как Опарыш, а не подвергать ненужным испытаниям.
Стручков. Я пошутить хотел.
Коновалов. У тебя получилось.
Стручков. Я думал, что смогу их замотивировать.
Коновалов. Индюк тоже думал, что купался, пока вода не нагрелась.
Чушкин. Как же я проголодался! Никогда таким голодным не был! А ведь я из древнего боярского рода. Был такой боярин Чушка. А ещё были Чушковы ворота, на их месте теперь стоит Тайнинская башня Кремля.
Стручков. Ну и что?
Чушкин. Как, ну и что? За меня всё дворянское собрание вступится! У меня на самый верх выходы есть! Мы, столбовые бояре, этого Опарыша вместе с кашей съедим, с гурьевской!
Стручков. Вас, столбовых бояр, ещё в семнадцатом году помели. Короче, нужно нам самим главнокомандующего выбрать. Давайте Бухарика бугром изберём. Всенародным, тайным голосованием.
Семёнова. А почему тайным?
Стручков. Чтобы всё по-взрослому.
Все кидают бумажки в бейсболку Стручкова. Коновалов при этом открыто хихикает. Стручков разворачивает бюллетени.
Стручков. Всё, Бухарик, ты бугор.
Буханкин. (гогочет) Это треба обмыть.
Стручков. Погоди, дружище, так дела не делаются, ты должен быть трезвым и вменяемым. Тебе всеми делами рулить.
Буханкин. Я бугор?
Стручков. Бугор.
Буханкин. (гогочет) Тогда беги за пузырём. Мухой. Бугор приказал.
Стручков. С таким бугром каши не сваришь. Давайте лучше Чушка бугром изберём. Он хотя бы не пьёт.
Борисова. Зато жрёт, не переставая.
Стручков. Пусть жрёт, лопать не возбраняется. Чушок, хочешь быть бугром?
Чушкин. Оно мне надо, отвечай потом за вас. И Опарышу это не понравится.
Стручков. Конечно, не понравится.
Чушкин. Не, мне с ним воевать не с руки. Давай, ты будешь бугром.
Стручков. Нельзя. Я серый кардинал, мне нужно держаться в тени.
Коновалов опять хихикает.
Стручков. Что скажешь, Петрович?
Коновалов. Буря в луже. Серый кардинал он. Обхохочешься с вами.
Стручков. Думаешь, у нас ничего не получится?
Коновалов. Не думаю, а знаю. Слышали, такую пословицу — не буди лихо, пока оно тихо? Так нет, давай над Мякишем глумиться. И вот вам результат — теперь гнобят уже нас.
Чушкин. Жрать-то, как хочется! Мама дорогая! Как же нам эту тварь извести?!
Семёнова. Кишка у вас против Опарыша тонка.
Чушкин. (вскакивает с колен) Я его засужу!
Раздаётся звонок. Чушкин падает на колени и отвечает на звонок. Кладёт трубку.
Чушкин. (вскакивает с колен) Я его по судам затаскаю!
Раздаётся звонок. Чушкин падает на колени, снимает трубку и даёт нужную информацию. Кладёт трубку.
Чушкин. (вскакивает с колен) Я до самого Путина дойду!
Стручков. Да сиди ты уже.
Чушкин снова падает на колени.
Чушкин. (вскакивает с колен) В брюхе у меня нехорошо урчит, так и язву недолго заработать. Доколе Опарыш будет нас чморить?! Я этого так не оставлю! Он у меня в свою тюрягу впереди паровоза поскачет!
Раздаётся звонок. Чушкин падает на колени и вновь начинает, отвечать по телефону.
Буханкин. (встаёт с колен) А у меня, между прочим, отец — ветеран боевых действий. Вот пойду в комитет защиты солдатских матерей — пусть они мои права отстаивают.
Борисова. Отец у тебя ветеран, а ты при чём?
Буханкин. А я его сын.
Чушкин. Действительно.
Стручков. Не вижу связи.
Буханкин. (гогочет) Родственная связь, и ты её не видишь? Протри глаза.
Борисова. Лучше залей.
Буханкин. (уныло) Нечем. Всё бабло, на эти чёртовы штрафы, ушло. О-о-о, придумал!
Стручков. Что?
Буханкин. У меня сосед по лестничной клетке губернатора московской области возит.
Стручков. И-и-и?
Буханкин. Я ему шепну, он Опарышу быстро пистон вставит.
Борисова. (презрительно) Водиле что ли наябедничаешь?
Буханкин. Водиле, не водиле, а замолвит за нас словечко губернатору, Опарышу мало не покажется.
Коновалов. Ты сам-то веришь, во что говоришь?
Буханкин. Естественно.
Коновалов. Бред сивой кобылы.
Стручков. Предатель ты, Петрович, ренегат.
Чушкин. Всё равно нужно устроить забастовку. Вот возьмём, и не выйдем все на работу.
Буханкин. (гогочет) Посмотрим тогда, как Опарыш замельтешит и задёргается.
Коновалов. Он наберёт новый планктон, и вся недолга.
Стручков. Думай, Бухарик, думай, как нам Опарыша изничтожить.
Буханкин. (гогочет) Что я тебе дятел — головой работать?
Буханкин постоянно кому-то названивает и постепенно опускается на колени.
Буханкин. Что-то он трубку не берёт.
Борисова. (насмешливо) Губернатор московской области?
Буханкин. Да какой губернатор, сосед.
Борисова. Что, даже водила трубку не берёт? Плохи же наши дела.
АКТ СЕДЬМОЙ.
В помещении остался лишь стол и семь табуреток с телефонами. Все работники coll-центра после очередного ку-ку, по очереди, подходят к камере и представляются.
Стручков. (опускаясь на колени) Чушок, отчитайся, что ты сделал за истёкшую неделю, чтобы свергнуть Опарыша.
Чушкин. Я мониторю ситуацию.
Стручков. (презрительно) Очкуешь, чтобы не выперли, так и скажи, а то ситуацию он мониторит.
Чушкин. Я коплю силы для решительного удара, я стягиваю резервы в один мощный кулак, я собираю на Опарыша компромат.
Стручков. И много набрал?
Чушкин. Три чемодана.
Стручков. Тяжёлые, чемоданы-то?
Чушкин. Неподъёмные.
Буханкин. (гогочет) Что нос повесили? Жизнь тяжёлая? А взгляните на осьминога. И ноги из ушей, и руки из жопы, и жопа с ушами, и голова в жопе. И ничего ведь, не жалуется.
Стручков. Не смешно. Мы теперь все кандидаты на вылет. Опарыш такой план спустил, что скорее сдохнешь, чем его выполнишь. Уже сутками тут пашем, а ему всё мало. И податься некуда. А вот, что ты, Чушок, будешь делать, если тебя отсюда попрут?
Чушкин. Можно подумать, я себе работу не найду.
Стручков. Где ты её найдёшь? Вон Фуфырик до сих пор никуда не устроился.
Чушкин. Мне сосед предлагает заняться вывозом мусора.
Стручков. Какого ещё мусора?
Чушкин. Обыкновенного. Скидываемся по лимону, покупаем мусоровозку и вывозим бытовые отходы на свалку.
Коновалов. Фантазёр ты, Чушок, кремлёвский мечтатель. Где ты добудешь миллион?
Чушкин. Возьму кредит.
Стручков. Кто тебе его даст?
Чушкин. Банк.
Коновалов. Ни один банк с тобой даже связываться не будет. А потом, вывоз мусора — настолько прибыльное дело, что этим даже мафия занимается.
Чушкин. А я чем хуже?
Стручков. Извини, Чушок, но на мафиози ты не тянешь.
Раздаётся ку-ку. Работники coll-центра вскакивают с колен, по очереди встают перед камерой и называют свою фамилию и количество поступивших звонков.
Стручков. (завистливо) Одному Петровичу хорошо. И профессия-то у него за душой, и богатый жизненный опыт. Везу-у-унчик.
Коновалов. (хмуро) Богатый жизненный опыт подобен счастливому лотерейному билету, купленному после тиража.
Стручков. Что ни говори, а опыт, всё-таки, хорошо.
Коновалов. Знаешь, как в балете говорят? Когда приходит опыт, уходит прыжок.
Буханкин. (гогочет) Для того, чтобы удачно устроиться на работу, нужны лишь седые волосы и геморрой. Седина позволит вам выглядеть солидно, а геморрой — обеспокоено.
Стручков. Всё бы тебе, Бухарик, хохмить.
Буханкин. (обречённо) Если не буду хохмить — с похмелюги сдохну.
Стручков. Трудно быть конём всадника без головы — приходится думать за обоих. Точнее, за вас всех. Пока вы прохлаждались, я изобрёл тонкий ход: Барсик прыгает в постель к Опарышу, мы их ловим и фоткаем на смартфон. Вот это компромат, так компромат.
Борисова. А давай, лучше мы тебя с Опарышем в койке сфоткаем. Вот это, действительно, компромат, так компромат.
Стручков. Опарыш — натурал, он только с девками хороводится. Так как, Барсик, согласна?
Борисова. Я тебе не эхо, чтобы отдаваться дважды. Да ещё такому уроду.
Заглядывает Опарин.
Опарин. О чём базарите?
Коновалов. (веско) Базарят бабки на базаре, а мы по жизни речь толкуем.
Опарин. Сейчас премию давать будут.
Все оживляются, вскакивают и с надеждой смотрят вверх.
Опарин. Куда это вы намылились?
Стручков. Как куда? За премией.
Опарин. Даже не надейтесь, вся ваша премия в штрафной фонд уйдёт. Ещё и должны останетесь.
Работники coll-центра недовольно гудят.
Опарин. (читая записи в блокноте) За опоздания, разговоры по личному телефону, курение, принятие пищи в неурочное время, проявление неуважения Стручок должен двадцать пять тысяч, Бухарик — тридцать, Чушок — сорок. Барсик...
Сверху начинают падать конверты с деньгами. Опарин деловито собирает их и кидает в ящик.
Опарин. Пойду, штрафное лавэ Рудольфычу подгоню.
Опарин уходит.
Чушкин. С-с-скотина, а мне теперь что, с голоду подыхать?!
Буханкин. А мне сельтерской похмеляться?!
Стручков. Вот засада. Барсик, пойдём, уединимся, хоть кровь немного разгоним, пока Опарыш свалил.
Борисова. Времени нет.
Стручков. Это для дружбы нужно время, а для любви — только место.
Стручков пытается обнять Борисову, та уворачивается.
Борисова. Пакшонки убрал, квазимода золотушный.
Семёнова. (округлив глаза) А что такое пакшонки?
Борисова. Ручонки.
Стручков опять кладёт руки на плечи Борисовой.
Борисова. (достаёт из ящика стола нож) Расчленю, в натуре, суслик похотливый! Ты больше не в авторитете!
Стручков. Вот ведь в роль вошла — ничем не выбьешь. А-а-а, чёрт с тобой, на самом деле мужчине необходимы только две вещи: женщина и отдых от женщины.
Входит Опарин, он направляется к Буханкину, который, стоя на коленях, не в силах унять похмельных мук, стучится лбом о табуретку.
Опарин. Хреново тебе, Бухарик?
Буханкин. Загиба-а-аюсь.
Опарин. Поправиться, хочешь?
Буханкин. (мужественно) Нет.
Опарин. (достаёт из кармана фляжку) На, поправься.
Буханкин. (судорожно присасывается к фляжке) Спасибо. Я вам жизнью обязан.
Опарин. Сочтёмся. А пока расскажи-ка мне, брателло, про Коновала, Чушка, Стручка и прочих терпил.
Буханкин вскакивает и начинает горячо шептать на ухо Опарину. Тот кивает и идёт к Чушкину.
Опарин. Почему в общей камере, как в пищеблоке разит? Ты опять здесь хавал? Колись, Чушок.
Чушкин. (вскакивает, пряча булку за спину) Не, не я.
Опарин. А кто?
Чушкин. Стручок.
Опарин. (отнимает у Чушкина булку) У-у-у, Чушок, утроба твоя ненасытная.
Чушкин. (жалобно кряхтит) Живот совсем подвело. Обхудал я что-то за последнее время. С утра маковой росинки во рту не было, и денег совсем нет. Приходится пустую булку жустрить, слезьми горючими запивать.
Опарин. (возвращает булку) Ладно, хавай, проглот. Только никому не говори про мою доброту.
Чушкин. (чавкая) Спасибо. Дай бог вам доброго здоровья.
Опарин. Спасибо не шуршит. Лучше расскажи-ка мне, брателло, о Коновале, Стручке, Бухарике и прочей дряни.
Чушкин вскакивает и жарко шепчет ему на ухо, Опарин кивает, затем подходит к Коновалову.
Опарин. Коновал, а с какого банана, ты на трёх работах горбатишь? Ты должен только здесь вкалывать.
Коновалов. (гневно) Тебя, прохвоста, не спросил!
Опарин от неожиданности смешивается, сникает и опять подваливает к Буханкину.
Опарин. (принюхивается) Опять от тебя, Бухарик, бухлом разит?!
Буханкин. Вы же мне сами налили.
Опарин. Это потому, что я в хорошем настроении был. А Коновал, тварина такая, мне его испортил. Перетри с ним, Бухарик, объясни, гундосому, кто тут масть держит. (Кладёт доверительно руку на плечо Буханкину) Меня же не просто так бугром назначили, я Рудольфычу внебрачный сын и наследник. Всё хозяйство после его смерти мне достанется.
Буханкин. (чешет затылок) Надо же.
Опарин подгребает к Чушкину.
Опарин. (принюхивается) Снова в камере хавчиком несёт! Чушок, опять на тебя хомяк напал?!
Чушкин. Вы же сами мне позволили.
Опарин. Это потому, что я добрый, но есть тут козлины, которые, кого хочешь, из себя выведут.
Чушкин. Назовите мне имя этих козлин! Я их лично казню!
Опарин. Коновал, гнида, опять на меня перья поднимает.
Чушкин. Ему не жить!
Опарин. Отметельте его на пару с Бухариком, будет знать, лепила хренов. (обнимает за плечи Чушкина) Ты думаешь, я сюда просто так попал? Прикинь своим кочаном, ничего просто так не бывает. Я Рудольфычу внебрачный сын и наследник. После его смерти всё хозяйство моим будет.
Чушкин. (открывает рот) Вон оно как.
Опарин идёт к Стручкову.
Опарин. Прошёл слушок, что ты против меня кипеж затевал.
Стручков. Кто вам такое сказал?
Опарин. Неважно. Выборы нового бугра тайным голосованием кто проводил? Скажешь, не ты?
Стручков. Не я. Я вас, наоборот, бесконечно ценю и уважаю.
Опарин. (зловеще) Знаешь, что такое душняк?
Стручков. (испуганно) Не-е-ет.
Опарин. Душняк — это когда зэка в такие условия ставят, что ему проще повеситься, чем всё вытерпеть. Хочешь его на собственной шкуре испытать?
Стручков. (в ужасе) Не-е-ет.
Опарин. У тебя, по слухам, десять бикс в коллекции.
Стручков. Кто вам такое сказал?
Опарин. Неважно. Каждая должна побывать в моей койке, ты понял — каждая.
Стручков. (кивает) Хорошо.
Опарин. И десять премий отвалишь в штрафной фонд.
Стручков. Десять?!
Опарин. А как ты хотел, во власть-то лезть? За такое кочан сносят, а я тебя только на бабки и бикс выставляю.
Стручков. (кивает) Хорошо.
Коновалов. (раздражённо кидает трубку) Как же эти телефонные террористы достали!
Опарин. (в испуге прикрывает руками голову) Какие террористы?
Коновалов. Теперь по городскому телефону ежедневно звонят всякие приставалы и навязывают свои услуги. То стоматологи надоедают, то мануальные терапевты преследуют. Даже сюда ухитрились добраться. Борисова. У меня дома то же самое. Хочешь, интернет проведут, хочешь, счётчики на воду проинспектируют.
Семёнова. И у меня. Пластиковые окна ставят, батареи центрального отопления меняют, ключи от домофона дарят.
Коновалов. И всё абсолютно бесплатно. Якобы. Хоть, вообще, трубку не снимай.
Стручков. Это они так базу пробивают. Сетевой маркетинг, ничего не попишешь.
Буханкин. Лохов завлекают. Только клюнь, на такое бабло выставят — без порток останешься.
Опарин. А мы, почему так не делаем?
Стручков. (пожимает плечами) Не знаю.
Опарин. С этого момента берём этот сетевой макакинг на вооружение.
Коновалов. (смеётся) Оговорка по Фрейду.
Опарин. Чего?
Коновалов. Был такой сексуальный маньяк по кличке Зигмунд Фрейд. Всему миру мозги протрахал. А через сто лет вскрыли его завещание, и выяснилось, что никакого психоанализа и в помине нет. Это Зигги так прикалывался.
Опарин. Сколько отсидел?
Коновалов. Кто?!
Опарин. Зигги этот.
Коновалов. Кто же его посадит, он же столп.
Опарин. Какой ещё столб?
Коновалов. Не столб, а столп.
Опарин. Опять, Коновал, смехуёчки строишь?
Из-за кулис слышится шум множества голосов. Опарин приосанивается, одёргивает пиджак и уходит.
Коновалов. Что там за шум?
Борисова. К Опарышу очередь из стукачей выстроилась.
Коновалов. Неужто целая очередь?
Борисова. С самого утра места занимают.
Коновалов. Интересно, он их как-то материально поощряет?
Чушкин. Не думаю. На голом энтузиазме пашут.
Семёнова. Меня учили, что ябедничать нехорошо.
Стручков. А меня учили, что лучше стучать, чем перестукиваться. Иногда под власть сразу лечь, чтобы в живых остаться. Петрович, я прав?
Коновалов. (задумчиво) Все ложатся под власть по-разному. Одни с негодованием, вторые покорно, третьи придумывают себе какие-то оправдания, четвёртые с удовольствием, а пятые ещё и с восторгом.
Входит Опарин.
Опарин. (приказным тоном) Все вышли, а Коновал остался. Быстро!
Сотрудники, за исключением Коновалова, покорно выбегают трусцой.
Опарин. Не понтуйся, Коновал. Видел, перевидел я вашего брата интеллихента — гнилой народ. Стоит такому в крытку попасть — сразу с него весь гонор слетает.
Коновалов. Наверное, самый кайф тебе был — над интеллигентами измываться и куражиться?
Опарин. Я таких, как ты, пинками под нары загонял.
Коновалов. Ты же вроде охранником был, а не зэком?
Опарин. А ты думаешь, вертухаи яйцеголовым поблажку дают?
Коновалов. Не думаю. Наоборот, всю злость, всю зависть, всё недовольство жизнью на них срывают.
Опарин. Правильно мыслишь, Коновал. Знал бы ты, скольких я там зачуханил.
Коновалов. Лучше не знать, а то так и тянет тебе табуреткой по лысине засветить.
Опарин. (с опаской) Что, прямо здесь? В офисе?
Коновалов. (веско) Проктологи и патологоанатомы работу на дом не берут.
Опарин поспешно отбегает к двери своего кабинета, останавливается на пороге.
Опарин. В туалете кто-то повадился мыло и туалетную бумагу тырить. Не ты?
Коновалов. (усмехается) Нет.
Опарин. Забожись.
Коновалов. Меня в детстве учили: украдёшь сто рублей — посадят. Украдёшь сто миллионов — сделают генералом. Сто миллионов мне украсть не случилось, а за сто рублей я и мараться не буду. Это, скорее, на тебя похоже.
Опарин. Ты считаешь, что я могу стырить кусок мыла и рулон туалетной бумаги?
Коновалов. (кивает). Можешь.
Опарин. С какого банана?
Коновалов. В голове у тебя одни опилки.
Опарин. А с чего я такую власть над остальными взял?
Коновалов. У остальных даже опилок нет.
АКТ ВОСЬМОЙ.
Работники coll-центра теперь обзванивают всех абонентов подряд, предлагая взглянуть на их мебель, а сотый посетитель, якобы, получит бесплатно новенький диван. Они отвечают на звонки, лёжа на полу от усталости.
Буханкин. Третьи сутки уже пашем. Весь язык себе оболтали с этим «макакингом».
Коновалов. Труд — основа всего. Когда первая обезьяна взяла палку — началась история человечества.
Стручков. Ничего подобного. Когда первая обезьяна взяла палку — остальные начали трудиться.
Буханкин. (сучит руками и ногами, громко бьётся затылком об пол) Опарыш — с-с-сука, задолбал! Запомните, я человек отходчивый: отойду, выберу момент, да как вдарю!
Чушкин. Что-то долго ты момент выбираешь. Пора бы уже и вдарить.
Буханкин. (накручивая себя) Я ему всё-ё-ё припомню! Всё-ё-ё выскажу! Всё, что о нём думаю!
Коновалов. (невозмутимо) Чтобы высказать Опарышу всё, что ты о нём думаешь, достаточно одной обоймы.
Стручков. Стой на своём, Бухарик.
Буханкин. (воинственно) И буду стоять на своём! Насмерть!
Коновалов. (философски) Лучше стоять на своём, чем на кошачьем.
Буханкин. (угрожающе) Опарышу не жить! Гадом буду!
Коновалов. (участливо) Очередная волна протеста?
Чушкин. Каждая следующая волна народной ярости будет всё выше и выше, всё яростней и смертоносней! Надеюсь, вы ещё не забыли, как мы показали ему гроздья нашего гнева?!
Коновалов. (презрительно) Да уж, показали. Хотели в омут головой, а получилось в лужу задницей.
Буханкин. Вы думаете, только Барсик может на Опарыша наехать? У меня не хуже выйдет. (вскакивает и кричит, пытаясь разорвать рубаху на груди) Я срок мотал! Я зону видел!
Стручков. (качает головой) Неубедительно.
Буханкин. Пасть порву! Моргалы выколю!
Коновалов. (морщится) Хрестоматийно.
Буханкин. Что-то я разнервничался, нужно успокоиться. А как тут успокоишься? О-о-о, вспомнил, я ведь когда-то к столу мерзавчик приклеил. Скотчем. Где же она, моя во-о-одочка?
Ищет под столешницей мерзавчик водки. Не находит.
Буханкин. (трясётся) Подлюки! Кто мой пузырёк скомуниздил?! Я тут с похмелюги подыхаю! А они... Голыми руками задушу, сердце вырву!!!
Стручков, Чушкин и Коновалов вскакивают и отбегают за стол.
Буханкин. Не жить вам!!! А-а-а... (хлопает себя по лбу) нужно же с другой стороны зайти.
Сослуживцы оббегают стол. Буханкин находит мерзавчик и присасывается к нему.
Стручков. (удовлетворённо) Ну, сосем другое дело. И нерв есть, и оригинальность, и полёт фантазии.
Чушкин. Что, значит, мотивация.
АКТ ДЕВЯТЫЙ.
Работники coll-центра отвечают на звонки, стоя на четвереньках. Входит Коновалов, он разъярён до крайности.
Коновалов. Планктон поганый! За каким чёртом вы бабке кожаный диван впарили?! Она же вам последние, гробовые деньги отдала! У неё ни полушки не осталось! Чья работа?!
Стручков. Ну, допустим, моя. Ну, и что? На фига бабке гроб? А на диване с ногами попрыгать можно.
Коновалов. Как ты себе это представляешь? Бабка скачет по дивану и поёт: «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам...»
Стручков. Это лучше, чем на гроб последние деньги жать. После меня хоть потоп.
Коновалов. Старушки думают иначе. И ни один нормальный человек гробовые деньги у бабок не отжимать не станет.
Чушкин. Почему?
Коновалов. Потому что!
Буханкин. А, действительно, Петрович, что тут такого?
Коновалов. Если вам всё рассказывать, то придётся начать с крещения Руси.
Семёнова. (строго) Стручков всё сделал абсолютно правильно. Это позволило нашему отделу поднять процент продаж.
Коновалов. (раздражённо) Сёма, думай, прежде, чем что-то сказать.
Семёнова. (поджимает губы) Во-первых, не зовите меня Сёмой. А во-вторых, правильно Опарин вас прессует, вы совсем оборзели.
Стручков. (в сторону) Опарышевская фаворитка. Куда деваться?
Коновалов. Что, что? Ушам своим не верю. Сёма, у тебя, что стокгольмский синдром? Ты влюбилась в своего истязателя?
Семёнова. Вы неправы. Наконец-то, у нас появился нормальный руководитель: строгий, требовательный, принципиальный.
Стручков. (в сторону) Вот тебе и тихоня. Коварная лицемерка.
Коновалов. Сёма, ты что, белены объелась?
Семёнова. Это вы ей объелись. Какой пример вы нам подаёте?! А потом удивляетесь, откуда у нас такая безответственная и незрелая молодёжь?! Посмотрите на Опарина, посмотрите на Махмуда Рудольфовича, они ночами не спят, лишь бы нам с вами было хорошо.
Коновалов. Знаю, знаю. Как Махмуд начинал дело с самого нуля. Как благодаря собственному усердию и самоотдаче организовал и возглавил крупнейший в стране мебельный холдинг. Наслышан также, что в молодости он состоял в ореховской ОПГ, носил кличку Пипетка и тогда же отжал деревообрабатывающий завод. А теперь вся мебель строгается в Подмосковье, выдаётся за итальянскую и продаётся по заоблачным ценам. Всё я знаю.
Стручков. В одном Сёма права, Петрович, не противопоставляй себя коллективу. Как друга прошу.
Коновалов. Вы ороговели? Вы не сидите в темнице, вас не пытают и не грозят смертной казнью. Самое страшное, что Опарыш может сделать с вами — уволить вас. А вы врёте, доносите, кляузничаете, предаёте. На что же вы способны при реальной опасности вашему благополучию?
Из своего кабинета показывается Опарин, он манит пальцем Борисову. Та, стоя на четвереньках, начинает расстёгивать пуговицы на блузке.
Коновалов. Что с тобой, Барсик? Ты же была самая несгибаемая.
Борисова. Вот, именно, что была.
Коновалов. А что стряслось?
Борисова. Да, в общем-то, ничего. Просто увидела Фуфырика, просящего милостыню у метро.
Коновалов. Ты не Фуфырик. Найти для тебя работу — не проблема.
Борисова. А вдруг там начальник окажется ещё хуже, чем Опарыш?
Коновалов. Куда уж хуже?
Борисова. Есть куда.
Борисова на четвереньках ползёт в кабинет Опарина. Семёнова начинает рыдать.
Через минуту Опарин и Борисова выходят, врио строит сотрудников в ряд, и начинается корпоративный тренинг.
Опарин. Кто мы?!
(все, кроме Коновалова). Менеджеры продаж!!!
Коновалов. (в сторону) Сегодня — менеджер продаж, а завтра — Родину продашь?
Опарин. Наша задача?!
(все, кроме Коновалова). Развести клиента на бабло!!!
Коновалов. (в сторону) Чехов выдавливал из себя по капле раба, а эти выдавливают из себя по капле совесть.
Опарин. Наша цель?!
(все, кроме Коновалова). Обогатить хозяина!!!
Коновалов. (в сторону) Чтобы ему, мироеду, всю жизнь на копилку копить! Чтобы ему, захребетнику, всю жизнь плакаты рисовать! И чтобы последняя буква никогда не помещалась!
Опарин. Клянёмся, сдохнем, но перевыполним вчерашние показатели!
(все, кроме Коновалова). Клянёмся!!!
Коновалов. (в сторону) Если подумать, то все мы умные люди. Но если послушать...
Опарин. Разойдись.
Буханкин. Бугор, а можно мне в туалет заглянуть?
Опарин. Загляни. У тебя три минуты. А я пойду, пока Рудольфыча проведаю.
Опарин и Буханкин выходят.
Чушкин. (опускаясь на четвереньки и колотя телефонной трубкой по табурету) Я чувствую себя задроченным подносчиком снарядов! Я на пределе!
Стручков. То ли ещё будет. А что прикажешь делать? Фуфырик-то до сих пор без работы сидит.
Чушкин. Я вот всё думаю, можно ли, усердно работая, нажить себе состояние?
Коновалов. (он, единственный из всех, стоит, согнувшись в три погибели). Конечно, можно. Предынфарктное.
Стручков. Не каркай.
Коновалов. Идиотизм нарастает, маразм крепчает, дебилизм рулит. И самое интересное, что такое творится во всех, без исключения, странах мира. А как вы хотели? Так и повышается валовой прирост на душу населения.
Семёнова. А куда это, интересно, Опарыш поскакал?
Чушкин. В соседний отдел, у него там целый гарем.
Борисова и Семёнова переглядываются.
Стручков. Девушки, они, как алфавит. Согласных, всё-таки, больше.
Чушкин. (завистливо) Везёт же.
Борисова. Меньше лопай — и у тебя от баб отбоя не будет.
Чушкин. (грустно) Пить бросили. Курить бросили. Так не хочется кушать бросать, но Опарыш настаивает.
Борисова. Опарыш, он какой-то леденяще-мертвяще-зловещий. Ужас медленно, но верно проникает в каждую клеточку. Мы уже, и денег не получаем, и сутками на коленях или четвереньках стоим, и в туалет по команде ходим. И всё только для того, чтобы работу не потерять.
Коновалов. Опарыш обыкновенный дебилоид, весь страх спрятан в наших генах. Какого чёрта я обещаю бесплатный диван каждому сотому покупателю, хотя это беспардонная ложь?
Стручков. Я не утверждаю, что на нашу работу нужно идти, как на праздник. Но, по крайней мере, нейтрально, без чувства омерзения. Так и рехнуться недолго. Сёма, ты что-то бледная. Может, тебя терапевту показать?
Семёнова. (с надрывом) Не нужно меня терапевту показывать! Лучше морю меня покажите!
Борисова. Сём, а как бы ты описала свою теперешнюю жизнь в двух словах?
Семёнова. (с надрывом) За что?!!!
Стручков. Сём, тебе нравится здесь работать? Только честно.
Семёнова. (звонко) Конечно, работать здесь — это здорово! Мне нравится работать! Правда-правда! Даже в отпуск не хочется! Сейчас только вытру слёзы — и дальше буду работать! Всё для работы, всё для карьеры!
Стручков. Главное в карьере для женщины — не выйти удачно замуж.
Чушкин. Барсик, почему ты не замужем?
Борисова. (задумчиво) Почему я не замужем? Хороший вопрос. Потому что предпочитаю дарить счастье многим мужчинам, нежели отравить жизнь одному.
Чушкин. Да ты, я гляжу, сердцеедка.
Борисова. Ну, что ты, Чушка, я предпочитаю мозги.
Входит Буханкин.
Буханкин. (шёпотом) Стручок, говорить можешь?
Стручков. (задумчиво) Да, Бухарик, могу... Лет, примерно с двух.
Буханкин. (спохватывается) Чего это я? Слушайте все! Новость недели! Мне из отдела кадров донесли: Опарыш-то, оказывается, никакой не вертухай. Он, что ни на есть, самый настоящий сиделец. И в нашем холдинге никем не числится.
Стручков. В смысле?
Буханкин. Опарыш — бывший зэк. Заключённый. У него семь ходок за хулиганство и мелкие кражи. Ему тюрьма — дом родной. А он ещё набрался наглости со своей справкой об освобождении в отдел кадров соваться. Как он к нам пробрался — одному Богу известно.
Все мгновенно вскакивают с четверенек.
Чушкин. (восхищённо) Но как он нас сделал! Как он нас всех построил!
Буханкин. Мякиш, вон, университет управления закончил, а что толку? Опарыш свои университеты на зоне проходил, а, поди ж ты, всех зачморил и зачуханил. Вот и выходит, что тюрьма даёт больше знаний по управлению персоналом, чем высшее учебное заведение.
Коновалов. Само собой. Забыл, в какой стране живём?
Чушкин. Так в чём же его сила, Петрович?
Коновалов. (грустно) В российской ностальгии по сильной руке. В нашем крепостном праве, которое упразднили лишь в 1861 году. В нашем укоренившемся рабстве. Всё понимаю, но, почему он к нам-то угодил?
Чушкин. А куда бы он мог с такой анкетой устроиться?
Буханкин. (гогочет) В сиделки. Дал бы объявление в газеты: « Ищу работу сиделки. Имею богатый опыт — отсидел в общей сложности пятнадцать лет».
Коновалов. Сюрреализм.
Буханкин. Опарыш, по моим сведениям, после освобождения два месяца бичевал на Курском вокзале. Поэтому он и оставался здесь, якобы, на ночное дежурство, под предлогом, что ему далеко до дома тащиться.
Коновалов. Вот прохиндей.
Буханкин. «Штрафные деньги» он, ясное дело, присваивал. Как набралось достаточное их количество, снял себе квартиру и зажил кум королю.
Стручков. А я догадывался, я догадывался.
Буханкин. Всю мебель, и телевизор, и холодильник он к себе на хату отволок. А радиотелефоны и ноутбуки барыге сбагрил.
Чушкин. (восхищённо) Во даёт зэка Опарин!
Буханкин. А ещё мне отдел кадров донёс: Опарыш с Махмудом здоровается, а тот спрашивает: «Это ещё кто такой? Первый раз его в жизни вижу». Прикинь? Рудольфыч его ни разу даже не встречал, а Опарыш тарахтел, что он из его кабинета не вылазит.
Буханкин ударом ноги открывает дверь опаринского кабинета и врывается туда. Выходит, перепоясанный связками туалетной бумаги, как революционный матрос, и с ящиком трофейного мыла.
АКТ ДЕСЯТЫЙ.
Работники coll-центра все в сборе. Буханкин достаёт из ящика нож и начинает методично обрезать телефонные провода. Обрезает все, кроме одного.
Семёнова. Бухарик, что ты делаешь?
Буханкин. (гогочет) А то ты не видишь? Провода обрезаю.
Семёнова. Зачем?
Буханкин. (гогочет) В знак протеста. Но один, всё-таки, оставил, для местных трудоголиков.
Коновалов. Бухарик, сколько раз тебе повторять — не буди лихо, пока оно тихо. Ты, после произошедшего, на Мякиша молиться должен.
Буханкин. (морщится) Пошли вы оба...
Стручков. (причёсывается, глядя в карманное зеркальце) Не сесть на шею Мякишу — себя не уважать.
Коновалов. Я, смотрю, ты снова начал причёсываться? Поднялась самооценка?
Стручков. Она и не падала никогда. Я прекрасно знал, что Опарыш у нас пробудет не больше месяца, поэтому и не отжимался.
Коновалов. Не скажи, все отжимались.
Стручков. Это вы отжимались, а я его сразу посылал.
Чушкин. (чавкая бутером) А уж как я его посылал.
Буханкин. (показывает публике правую руку) Вы просто посылали, а его раз отловил его в туалете и давай мутузить. Руками, ногами. Даже мизинец себе на правой руке вывихнул.
Коновалов. (разводит руками).
Звонит единственный телефон.
Борисова. Фуфырик, ты, наверняка, за этот месяц по работе соскучился? На звонок ответить не желаешь?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Буханкин. (достаёт из сумки бутылку водки и подмигивает всем) Фуфырик, водку будешь?
Фыриков. Не-не-не...
Буханкин. (подсказывает) Не дождётесь?
Фыриков. Не-не-не... не откажусь!!!
Всеобщий восторг.
Коновалов. Интересно, а ты ещё какие-нибудь слова выучил? Ну, выдай, ну, хотя бы одно?
Фыриков. (фыркает) Совдепия.
Стручков. (торжественно показывает пальцем на Фырикова) Все посмотрели на Фуфырика и дружно зааплодировали. Он не просто дурака валял этот месяц, он работал над собой.
Все аплодируют, обнимают и тормошат счастливого Фырикова.
Буханкин. Это несомненный прорыв!
Борисова. Фуфырик, ты превзошёл самого себя!
Семёнова. Какой прогресс!
Коновалов. (изумлённо) Да ты политизировался за это время. Ну-ка, поведай нам, за какую партию ты пойдёшь, голосовать?
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Стручков. Фуфырик, ты просто обязан выучить ещё несколько слов, необходимых в повседневном общении, и тогда процесс твоего просвещения будет окончательно завершён, ты станешь полноценным членом общества. Вот эти слова: бизнес гопник, шопинг хабалка и гаджет чел. Ну, повторяй за мной: гаджет чел, гаджет чел, гаджет чел...
Фыриков. (фыркает) Не дождётесь.
Буханкин разливает по пластиковым стаканчикам водку.
Буханкин. Короче. Слушайте тост: Посмотрите вокруг, как плохо работают государственные органы. Автобусы всюду опаздывают, поликлиники переполнены, в школах не хватает компьютерной техники. Так выпьем же за то, чтобы наши органы работали лучше государственных.
Все впивают, закусывают, курят, смеются. Входит Мякишев.
Мякишев. Приветствую всех. Я явился...
Буханкин. (перебивает) Явился, не запылился.
Мякишев. Я хочу...
Стручков. (перебивает) А кто не хочет?
Мякишев. Дайте же закончить, демоны. Я вынужден сообщить вам прелюбопытнейшее известие. Из-за космического, другого слова не подобрать, взлёта продаж, меня переводят командовать целым подразделением, а Опарин становится вашим постоянным руководителем.
Далее следует немая сцена, в которой:
Буханкин и Фыриков поперхнутся водкой. Чушкин подавится бутером. Борисова, Семёнова и Стручков закашляются, глотнув от неожиданности сигаретного дыма. (Долгая пауза). Потом слышится барабанная дробь и появляется Опарин в белом костюме на белом самокате.
Опарин. (торжественно) Друзья мои! Двери нашего холдинга всегда открыты для вас! (Долгая пауза). Настежь! Выходите, пожалуйста! А точнее, убирайтесь! Но если останетесь, запомните, нет предела человеческому терпению!
Опарин поворачивается лицом к залу и кричит.
Опарин. Всех дожму! Всех сломаю! Все передо мной на коленках ползать будете! Выбор за вами: работа под моим руководством или увольнение!
Коновалов. (задумчиво) Как странно: «работа» происходит от слова «раб», а «увольнение» — от слова «воля».
ЗАНАВЕС.
